Рубрики — Сeгoдня мнoгиe пишут o тoм, чтo кaрaнтин пoмoг им нaкoнeц-тo зaняться дeлaми, кoтoрыe oни дoлгo oтклaдывaли. A кaк вы прoвoдитe врeмя в сaмoизoляции?
— Нa сaмoизoляции в суткax пo-прeжнeму двaдцaть чeтырe чaсa. Я прeпoдaю писaтeльскoe мaстeрствo, и рaбoты мнoгo. Нaстoятeльнo трeбуeт внимaния сoбствeннaя прoзa. Выкрaивaю врeмя нa дoмaшний спoрт: в квaртирe eсть кoмпaктный трeнaжeр, и oн мoй лучший друг. Зa всe пoлтoрa мeсяцa в чeтырex стeнax нe посмотрела ни одного сериала. Пытаюсь раз в шестой полностью прочитать джойсовского «Улисса». Кажется, снова завязла.
— Насколько, на ваш взгляд, карантин отдалит людей друг от друга (или, наоборот, сблизит)?
— Онлайн-общение – это, конечно, суррогат. Замечаю, что с парой знакомых иссякли темы. С другими же, более близкими, по-прежнему есть что обсудить. Видимо, для каждых конкретных отношений есть «точка невозврата», когда между людьми повисает пустота. Надеюсь, карантин не продлится столько, чтобы этих «точек» стало много. Да, мы отдаляемся друг от друга, и дай нам Бог сил, чтобы после снятия ограничений начать заново.
— К вашим романам можно применить гоголевскую формулу: «Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется». Несчастный мальчик из «Прыжка в длину» становится «негодяйчиком», возлюбленная героя романа «2017» – холодной Хозяйкой Горы, а в «Бессмертном» ветерана войны убеждают, что на дворе 1970-е. Насколько иллюзия и обман вплетены в нашу действительность?
— Мы сегодня по самые ноздри в иллюзии. Большая часть информации, которой мы оперируем, приходит не из непосредственного нашего опыта, а из «источников»: соцсети, ТВ и так далее. Формируется виртуальность.
Собственно, это уже давно так: пропаганда стала неотразима с появлением СМИ. Но если раньше у пользователя был запрос на правду, то теперь преобладает запрос на комфортность иллюзорной среды обитания. Человек стал падок на фейки, потому что фейк щекочет нервы, а это тоже, как ни парадоксально, комфорт: утоление эмоционального голода.
Беда в том, что виртуальность, создаваемая пропагандой и фейками (они тоже по большей части пропаганда), – эта виртуальность крайне примитивна. Она упрощает человека. Иллюзии литературы, миры, создаваемые воображением писателя, наоборот, сложны и многомерны. Вот эти виртуальности, увы, востребованы все меньше. Хотя, казалось бы, серьезная литература, как ничто, способствует созданию «лучшей версии себя». Но нет, навык почти утрачен.
— В «2017» возникает картина противостояния ряженых красных и белых, перерастающая в реальные беспорядки. В какой степени, по-вашему, нынешний кризис в России может вызвать новые социальные потрясения?
— Ситуация в высшей степени взрывоопасна. Массовое неверие в COVID показало, что люди не верят властям. Если разместить баннеры «2+2=4», то обозленные граждане четверку зачеркнут и заменят на «пять» или «двенадцать». А как верить, если люди брошены на произвол судьбы?
У меня уже двое учеников остались без работы и зарплаты. Кому есть до них дело? Речь уже не о демократических правах, а об элементарном праве на жизнь, физическую жизнь. Очень даже просто может начаться хаос. И станет не лучше, станет хуже, в том числе самим протестующим.
— В ваших книгах герои часто переодевают тяжёлые жизненные обстоятельства. Сегодня многие люди переживают непростые времена. Как найти смысл и опору?
— Известна формула: нуждаешься в помощи – стань сам «помогающей инстанцией». В этом есть большой смысл: ты сам и есть тот, кого тебе не хватает. Однако легче сказать, чем сделать.
Помню, в 1988-м, в декабре, мы семьей сидели на даче, катались на лыжах. И тут по телевизору объявили о землетрясении в Спитаке. Мы побросали все, рванули в город, чтобы перевести деньги на счет помощи пострадавшим. И выстояли очередь из таких же, как мы, потрясенных людей.
Сегодня при всяком сборе средств возникает мысль, что деньги украдут, адресатам достанутся крохи. Проблема в тотальном недоверии, особенно к чиновникам. Ну, и мошенников хватает. Выход – создавать малые горизонтальные связи, дружеские «кассы взаимопомощи». Собирать людей, которых знаешь и которым веришь. В таких закрытых комьюнити можно получить не только перевод на карту, но и волонтерскую помощь психолога, например. В такие сообщества можно и нужно вкладываться. Помогать своим.
— Язык вашей прозы очень метафоричен и полон образов. А какую метафору можно применить к сегодняшнему дню?
— Мы все, никуда не перемещаясь, словно оказались на другой планете с агрессивной внешней средой. Теперь мы имеем дело с невидимым, и оттого видимое стало немного нереальным. Будто и не Москва вокруг, а макет Москвы в натуральную величину.
— Как, на ваш взгляд, изменится литература после пандемии?
— Пандемия создала множество сюжетов. Драматургия реальности оказалась богаче, чем фантазия у авторов «доковидных» антиутопий. И у многих писателей появится искушение налепить горячих пирожков. В надежде на спрос, разумеется. Только вот спроса не будет.
Помню, как удивляли меня послевоенные фильмы, вроде «Кубанских казаков». Как можно было, после всего пережитого, вестись на сладкие фальшивые картинки? Но настрадавшимся людям нужна была именно сказка. И в точку попадут те, кто напишет легкие терапевтические книги: про любовь, про котиков, про голубые вертолеты.
Разумеется, литературу как вид искусства это не продвинет, но заглушит. Подлинная литература работает с трагедией. Нынешние трагедии никуда не денутся, книги о них будут созревать и выйдут в свое время, лет через несколько. Требуется расстояние, чтобы осознать масштаб всего случившегося с нами. И художественная память ярче непосредственных впечатлений, что показал Марсель Пруст.
Прежде романов, предвижу расцвет драматургии. По сути, квартира, в которой изолирована семья, и есть сцена. Возможно, появится интересный автофикшн. В русской литературе традиционно писателями становились врачи: Чехов, Булгаков, сегодня есть Стесин. Медикам, что работают сейчас в красных зонах, будет что сказать.
— Как вы считаете, что предстоит переосмыслить людям в поствирусное время?
— Во-первых, потребление. У меня руки не дошли до шкафов, но две мои приятельницы взялись разбирать и ужаснулись тому, что там обнаружили. Гирлянды несрезанных этикеток. Слои забытого. Слежавшиеся грезы. И моль! И все – за собственные деньги.
Расхламление горько отрезвляет. Нам, действительно, не нужно столько вещей. А главное – мы не должны быть такими управляемыми. Думаю, после пандемии развеются последние туманы постсоветской наивности. Мы, инфантильные, хотели яркого, хотели блеска. Теперь станем скуповатыми и скучноватыми европейцами.
Во-вторых, путешествия. Да, мы сейчас тоскуем по временам, когда можно было запросто полететь во Францию, в Италию, да хоть в Австралию. Так называемая экономика впечатлений. Но так ли это?
По моим наблюдениям, стоило путешественнику оказаться в историческом или просто красивом месте, как он немедленно принимался снимать, снимать, снимать. Отгораживался айфоном, отталкивал впечатление, уходил от непосредственного контакта с красотой. Так, может быть, теперь, лишенные возможности перемещаться, мы начнем ценить и впитывать непосредственное, то, что рядом с нами?
В-третьих, дистанционное школьное образование заставит пересмотреть роль взрослых в семье. Каждому придется стать немного педагогом. Да, ужас, плюс ко всем нагрузкам. Но это единственный путь к тому, чтобы наши дети и внуки выросли образованными людьми. Не просто сделать с ребенком школьные задания, а дать домашний факультатив. Читать с ним хорошие книги. Это убережет наших детей от оболванивания, а нас самих от Альцгеймера.