Рубрики Мы встрeтились с Влaдимирoм нa выстaвкe «Пoслe нaс», кoтoрaя прoxoдит в рaмкax Урaльскoй биeннaлe сoврeмeннoгo искусствa в Eкaтeринбургe. Здeсь зритeль лицoм к лицу стaлкивaeтся с вoпрoсaми: мoжeм ли мы oтличить бoтa oт рeaльнoгo чeлoвeкa, пoчeму уxoдим в виртуaльнoсть и вo чтo прeврaщaeм нaшу плaнeту? Курaтoрский прoeкт Сeлeзнeвa — прoгнoз нa будущee, нe мeнee вдумчивый и эффeктный, чeм eгo сaмaя извeстнaя рaбoтa, с кoтoрoй нeдaвнo вышлo кaк-тo нeудoбнo нa «Иннoвaции».
— Вaшa дaвняя рaбoтa «Мeтрoпoлис» нeдaвнo былa oтмeчeнa «Иннoвaциeй». При этoм вы вxoдили в экспeртный сoвeт прeмии, кaк и мнoгиe другиe лaурeaты. Сoглaситeсь, странно?
— Подал себя не я. И когда был членом экспертного совета, пытался снять свою кандидатуру. А как член экспертного совета я не принимал участие в обсуждении: я ухожу и за меня решают. И меня не было в момент голосования. Я не мог обсуждать свою работу. Все так делали — это этика. Когда я давал согласие на участие в экспертном совете, то еще не знал, что «Ельцин-центр» выдвинет мою работу. В этом году премия была с явным креном в региональность, и мне кажется это важным. Раньше нечасто было представлено много региональных проектов в рамках одной премии. Сейчас это общая тенденция. Это важно для того, чтобы искусство двигалось, потому что так или иначе многие московские художники из регионов, они приехали в Москву откуда-то.
— Вы покинули пост куратора уральского филиала Государственного центра современного искусства. Почему?
— Причин много. Но в этом году у меня пять кураторских проектов в разных городах, я просто стал не успевать заниматься ГЦСИ. На двух выставках я был приглашенным художником, но основная деятельность была связана именно с этими проектами.
— Художникам сложно уходить в кураторы: организационная работа тяготит. Для вас такая трансформация была естественной?
— Нет, абсолютно неестественная трансформация, которая меня тоже очень тяготит, и я надеюсь, что в следующем году я гораздо меньше буду работать как куратор и гораздо больше — как художник.
— Какими проектами сейчас занимаетесь?
— Недавно я вернулся из Красноярска, где курировал 13-ю Красноярскую музейную биеннале. Это очень большой и трудоемкий проект. Конечно, это не такие масштабы, как на Уральской биеннале в Екатеринбурге, хотя она одна из старейших в России. Но она проходит в потрясающем музее. Это бывший музей Ленина, который сейчас называется «Площадь мира». Очень красивая архитектура, советский модернизм. Последний месяц я жил в Красноярске и делал проект. Моя выставка называется «Открытые пределы», она очень созвучна тому, чем я в принципе занимаюсь. Художники не просто делают работы из головы, а специально создают работы side-specific для Красноярска, про Красноярск, совместно с местными художниками, разными сообществами. С контекстом, с историей Красноярска. Это работы, которые понятны красноярским зрителям. Мне кажется, что если мы хотим, чтобы современное искусство привлекало зрителя, оно должно показать, что не является чем-то далеким, и ты сам можешь стать его частью. Думаю, что в том проекте мне это удалось.
Город из мусора
— И все же главной работой для вас остается «Метрополис». Как она начиналась?
— «Метрополис» я делал много раз в разных городах. Сейчас постоянно поступают предложения. Я начал ее в 2009 году и за 10 лет сделал больше 10 раз. Это инсталляция, где я создаю город из мусора. Раньше я делал проект полностью сам — от сбора мусора до инсталлирования. И когда я начал в 2009 году, об этом еще мало кто говорил. Экология и тогда была не лучшая. Сейчас произошел переход на раздельный сбор мусора, который не работает. Но, по крайней мере, сейчас об этом говорят все — от чиновников до обычных людей. Не думаю, что именно моя инсталляция подняла волну, но она стала ее частью. Когда я делал этот проект с людьми, я просил не выбрасывать мусор в течение месяца. И когда они видели, сколько мусора накапливается за месяц, они представляли масштабы. Каждый должен делать, что может. Например, я не покупаю пакеты, я всегда иду в магазин за продуктами с холщовой сумкой. Начни с малого: не покупай пакеты, чтобы не плодить полиэтилен. Если каждый начнет этого придерживаться, хоть что-то сдвинется, в том числе и на уровне переработки мусора.
фото: Мария Москвичева
Инсталляция из мусора (коллекция ГЦСИ). При свете.
— За 10 лет, что существует этот проект, что-то изменилось в сознании людей, ваших знакомых, друзей?
— Мои друзья и знакомые придерживаются этих принципов. У современных людей начинаются подвижки сознания в сторону экологичности.
— Вот вы сделали инсталляцию, мусорный город пожил свое, выставка закончилась. Что происходит с отходами дальше?
— Естественно, выбрасываются. Но в Краснодаре, например, после выставки была лекция по утилизации — как разделять мусор, как его правильно выбрасывать. Такие мастер-классы тоже очень важны. А еще, например, одна из инсталляций хранится в ГЦСИ — это вообще идеально, когда мусор с улицы попадает в музей (смеется).
— Многие не понимают, как мусор становится искусством. Или почему «Черный квадрат» — искусство. Что вы им говорите?
— Есть такие люди, которые тебя не слышат — это такой контингент, с которым лучше не спорить, чтобы поберечь нервы. Если человек не хочет ничего знать, я, к сожалению, ничем не помогу. Я могу помочь тому, кто сомневается, и ему не хватает знаний, объяснений. А высказывания вроде «я и сам черный квадрат нарисую» — это не разговор, я таких людей избегаю. На своих выставках я объясняю, что такое современное искусство. Есть иное мнение? О’кей, оставь его при себе.
— Ваш прогноз на будущее? Человечество захлебнется в мусоре?
— Не знаю. Если судить по фантастическим фильмам и книгам, то захлебнется. Как правило, то, что было фантастикой сто лет назад, реализовалось. Меня сильно потрясла увиденная однажды картина. Я был в Таиланде, шел по джунглям — и посреди поляны возвышалась гора пакетов и мусора. Это настолько дико смотрелось! Даже сейчас я вспоминаю, и волосы дыбом встают. В Таиланде, в Индии тебе постоянно навязывают эти пакеты. Куда они потом бросаются — это ужас. Это большая проблема, которой нужно заниматься и каждому человеку отдельно, и на уровне государств, и глобально.
фото: Мария Москвичева
Инсталляция из мусора (коллекция ГЦСИ). Во тьме.
Запах стали и краски
— Сейчас вы известный художник, а начинали сварщиком на заводе. Что привело вас в искусство? Это было решение вопреки, или так сложились обстоятельства?
— Я еще в детстве хотел быть художником, но не очень стремился реализовать это желание. В моей судьбе немалую роль сыграл дед, который был наивным художником. В детстве я всегда смотрел, как он пишет.
— Он учил вас рисовать?
— Нет, он и сам нигде не учился. Он самоучка, который любил рисовать. Но так как я видел с детства, как он рисует, меня это заинтересовало.
— Это такая генетическая память…
— Да. Я думаю, запах масляной краски, который я впитывал с самого детства, остался со мной на всю жизнь. Но, как и все друзья, я пошел в институт на техническую специальность. Понял, что не мое. Бросил. Ушел в армию. После поступил в училище, выучился за полгода на сварщика и проработал 3,5 года по специальности. Уже работая на металлургическом комбинате в Нижнем Тагиле, я вспомнил, что хотел быть художником. И понял, что пора реализовывать свою детскую мечту. Я взял отпуск за свой счет и пошел на месячные курсы, а после поступил на художественно-графический факультет Нижнетагильского пединститута (сейчас педакадемия). Спустя пять лет я переехал в Екатеринбург. Работал дизайнером, создавал компьютерные игры. Понял, что хочу заниматься современным искусством и начал заниматься им профессионально.
— Как изменилась арт-среда в Екатеринбурге за последние 10 лет? Именно столько существует Уральская биеннале.
— Глобально. Когда я приехал сюда в 2002 году, здесь из современных художников была только группа «Куда бегут собаки». Я приехал в Екатеринбург со своими друзьями — мы тогда назывались группа «Зер Гут». Мы и «Куда бегут собаки» были здесь первыми художниками, которые занимались современным искусством. Сейчас иной раз в Екатеринбурге бывает, как в Москве, — можно сходить в один день на несколько открытий выставок. Появилось много площадок. Молодые художники объединяются и делают выставки в барах или в заброшенных домах. Благодаря тому, что уже 10 лет проходит Уральская биеннале, среда сильно изменилась.
— Сейчас говорят, что Урал стал центром индустриального искусства. В чем особенность такого искусства?
— Мне кажется, современные уральские художники делают работы в мировых трендах. Два года назад у меня была выставка «Приручая пустоту». И это было исследование, посвященное 50-летию уральского современного искусства. Я анализировал, как появлялась вот эта среда. Первые уральские современные художники — представители «уктусской школы» (свердловская группа авангардистов 1965–1974 гг. — М.М.). Когда еще не было понятия contemporary art, они делали концептуальное искусство, хотя не знали, что это, ведь самого понятия тогда еще не было. Джозеф Кошут открыл Музей нормального искусства в 1967 году, тогда же уралец Валерий Дьяченко написал картину «Чье это облако». Он вписывал в пейзаж слова и смыслы еще до Кабакова. Откуда это здесь взялось, непонятно. Я не могу сказать, что такое уральское искусство. Но если меня спрашивают, я всегда обозначаю свою принадлежность к Уралу.